Падал снег, мягко, бесшумно. Стояла ласковая морозная тишина, и звуки города терялись в плотной вате снежного ливня. Соседний дом размыло в неяркое, неравномерно светящееся пятно.
Климат менялся. Говорили, Гольфстрим остывает. Говорили,- тают ледники из-за глобального потепления, и Гольфстрим тонет под толщей талой воды, меняет направление, уходит от Европы в сторону Канады. А ещё говорили, что подобные слухи распространяют экологи, им выгодно зарабатывать на мифе о глобальном потеплении и грядущем катаклизме. Много что ещё говорили.
Но из года в год осень начиналась раньше, а весна приходила позже. Город медленно проваливался и всё никак не мог провалиться окончательно, в страну заснеженных пустынь, синих вьюг и ледяных снов.
Самые страшные потери те, которых мы не замечаем. Люди призрачными тенями растворялись в упавшей на город вечной зиме, и не чувствовали этого.
Аня смотрела сквозь заиндевевшее стекло на улицу, и спину ёжило нервозным потом.
Сегодня рядом с домом она увидела первую снежану. Далеко, та не успела среагировать на живое. Но где одна, туда скоро подтянутся и другие. Не получилось убежать. Не вышло отсидеться. Жди теперь на своей улице незваных гостий. Ничего, немного осталось. Скоро дождёшься.
Когда же это всё началось?
Это.
Всё.
Сейчас уже толком не вспомнишь...
***
В детстве волшебство живёт вокруг и рядом, внутри и снаружи, везде. Мир многомерен и удивителен; маленькая Анечка не была исключением. Они жили в центре города, в Адмиралтейском районе, часто гуляли в Юсуповском парке. Совершенно особенное место, особенно зимой!
Анечка верила, что во дворце живёт Снежная королева, а парк - её владения. У Королевы было много-много маленьких дочек, волшебных снежных феечек, прозрачных и невесомых, как метель. Они собирались под фонарями и танцевали в оранжевом свете; приглядись, обязательно увидишь весёлый хоровод. Анечка хлопала в ладоши и пыталась танцевать вместе с ними, но у нее, понятно, получалось не очень, всё же она была обыкновенная девочка, земная. Но феечки не обижались. Гладили холодными ладошками разгоряченные после бега щёчки, целовали в лоб и улетали, смеясь. Прислушайся, и услышишь тонкий морозный перезвон, будто на ладонь высыпали горсть маленьких колокольчиков: это смеются метельные девочки, вальсируя в холодном тёмном небе долгой зимы...
Мама целовала в нос холодными губами и смеялась:
- Фантазёрочка моя!
Папа высказывался сурово, мол, девчачьи глупости, но глаза у него смеялись тоже.
А потом в волшебный мир ворвалась Снежана. Дочка новых соседей. Дёрнуло Анечку за язык рассказать ей... Всем ведь рассказывала - с одобрения мамы, все улыбались, звучало малопонятное, но сладкое слово 'талант', и волшебство стучалось во взрослые сердца: они говорили, что тоже видят... И это было правильно и хорошо.
Снежана первой отказалась понимать. Она была толще, выше, наглее и старше, а ещё была слепой - ничего не видела. Ни феечек, ни даже грязи у себя под ногами. Анечке было четыре, Снежане - шесть и следующей осенью она шла в первый класс, чем невероятно кичилась.
На волшебный мир вылилось столько непонимания, презрения и насмешек, что он не выдержал. Раскололся, впустил в себя зло.
И вот уже Снежная Королева боролась с Полуночной Ведьмой, которая каждую зиму подсылала убийц ко дворцу соперницы, злобных метельных колдуний, вымораживающих всё живое своим дыханием, снежан. Война родителям не очень-то понравилась. 'Доча, война - это боль, детские слёзы, горе'- говорила мама.- Не надо играть в войну, плохо в неё играть, ты же девочка!' Легко сказать - не надо играть. А что же делать, если игра не хотела оставаться игрой? И не была ею никогда. Волшебный мир раскололся, и осколки ранили больно ...
Соседи летом переехали куда-то, и в школу их дочь пошла совсем в другом районе города; больше Анечка Снежану не встречала. И не хотелось.
Но волшебный мир уже в полной мере познал сладкий яд войн на поражение.
Анечка плохо спала, ей снились кошмары, она боялась спать. Вплоть до того, что вечером у неё поднималась температура под сорок: организм, измотанный страхом, делал всё, лишь бы избежать комнаты ночных пыток, ошибочно называемой детской.
Родители измучились, таская дочь по врачам, которые, понятно, ничего найти не могли. Ведь о волшебном мире Аня, наученная горьким опытом, молчала, а родители не догадывались спросить.
Потом как-то девочка услышала фразу, уже не вспомнить от кого:
- Красота спасёт мир.
Ещё позже фраза прозвучала в ином варианте:
- Мир спасёт доброта.
И что добро надо делать из зла, потому что его больше не из чего делать.
Странные фразы из странного взрослого мира прошли кольцевыми волнами по Анечкиному самоощущению; она впервые всерьёз и надолго задумалась обо всём, что её окружало.
И если нарисовать добрых и красивых зимних феечек, а злобных уродливых снежан оставить за гранью снов, то, может быть, во владениях Снежной Королевы наступит мир...
Интерес к рисованию был замечен.
Анечку стали водить в ИЗО-студию...
***
Аня вытянула из-под себя онемевшую ногу. Студентке четвёртого курса, сидеть на подоконнике не по чину, но что поделаешь, если улицу так видно лучше? Широкий проспект казался пустынным: новогодние праздники, все спят после вчерашней пьянки и готовятся к пьянке завтрашней... Снежаны не появлялись. Пока не появлялись.
Конечно, не были метельные твари снежанами из детских снов. Это что-то другое, какое-то древнее зло, разбуженное кем-то посильнее маленькой мечтательной девочки. Просто подсознание оборачивало их привычным обликом давнишнего испуга.
Они - другие.
Они давно жили в городе, вымораживая души неосторожных, угодивших к ним в лапы; такие, как они, не знают смерти. Раньше что-то сдерживало, не давало злу плодиться, а потом по какой-то причине оковы пали.
И в город пришла незваная Зима.
***
Поздняя осень в Юсуповском саду тиха и хрустальна. Снега ещё нет, но пруд уже скован тонким ледком. Деревья сбросили ещё не все листья, и застывшая вода отражает полуголые кроны размытыми жёлтыми пятнами. Схваченная инеем трава хрустит под ногами.
Фотоаппарат не возьмёт эту хрупкую красоту. Объектив запечатлеет лишь плоский снимок. И уж подавно не передаст ни горьковатого вкуса опавшей и примёрзшей к дорожкам листвы, ни звонкого хрупанья луж под ногами, ни звенящего посвиста ветра в ушах, ни тусклого золота холодного солнца, ни игривых щипков мороза, целующего в обе щёки...
Льдинки летят из хмурого неба, тоненькие, сверкающие алмазики морозного света. Танцуют у фонарей. В волшебном сиянии электрического света танцуют у фонарей тоненькие снежные феечки. Приглядись и увидишь: пышные балетные пачки, летящие косы, ножки на пуантах, кружевные платочки...
В детстве Аня любила Юсуповский сад. Особенное место. Весь Старый Питер - особенный, но Юсуповский сад стал особенным именно для маленькой Ани. Бывают такие места, о которых сразу, чётко и навсегда узнаёшь - твоё.
Сад Аня нарисовала на одной из свободных тем по ИЗО. Домашнее задание такое было. Рисовала почти всю неделю, бежала после уроков в сад - смотреть натуру as is, как говорится; запустила другие предметы. Но оно того стоило. Стоило трояков по английскому и двойки за контрольную по математике! Многие потом говорили, что пятикласснице Ане Прокловой невероятно точно удалось передать морозный дух зимы и очарование уснувшего на время холодов сада.
Контрольную Аня переписала потом. По английскому реабилитироваться было сложнее, процесс ещё шёл.
А рисунок хотели взять на школьную выставку, только Аня не дала. Отдашь, и ведь назад уже не получишь. Затеряется, пойдёт по рукам, пропадёт...
Аня повесила 'Юсуповский Сад' у себя в комнате, напротив дивана.
Хорошо получилось.
Получилось окно в волшебный мир, в мир снежных фей...
... Сложно сказать, когда Анечка поняла, что взрослые не видят то, что видит она. Не видят снежаночек, танцующих среди метели. И глупо радуются весеннему солнцу, не понимая, что тепло и свет безжалостны к тёмным детям ледяной зимы.
Феечек было жалко до слёз, но такова жизнь. На следующий год холод породит других. До следующей весны...
Но на этой картине, в тепле квартиры, поселился волшебный инеистый холод. Метельным девочкам не надо было умирать, они могли жить на холсте вечно.
Анечка улыбалась им каждый раз, когда взгляд на картину падал...
Декабрьское утро в Петербурге начинается ровно в полдень по официальным часам. Учитывая обычную зимнюю облачность, ощутимо светлеть начинает примерно лишь к часу... Спасибо господину Президенту, отменившему перевод часов на зимнее время и навсегда заморозившему для страны время летнее. Президенту что, живёт не на севере и на работу его не городские трамваи возят. Может позволить себе просыпаться в десять.
А вот в школу к половине девятого успевать...
Тонкий стеклянистый звон, - ветер несёт в окно поток колкого, высушенного крепким морозом снега. Снежинки бьются в стекло и опадают вниз белой рекой. Холодно. Впрочем, зимой всегда безумно холодно. Старый фонд, древние, еле греющие батареи, огромное окно в допотопной раме...
Как же хочется спать! Аня собирается в школу на рефлексах, не открывая глаз, ощупью. Благо знает комнату и коридор как свои пять пальцев, на ощупь, всю свою коротенькую жизнь здесь живёт. Рюкзак собран с вечера, остается одеться, сжевать что-нибудь, не ощущая вкуса, укутаться и уйти...
Если бы только Анечка раскрыла глаза как следует! Если бы проснулась правильно, по астрономическим часам, а не по президентским! Не в середине ночи, а после восхода солнца, в светлое утро...
Она бы увидела первую бурую каплю, ползущую по стене. Приняла бы меры.
Если бы да кабы.
В тот день Аня задержалась дольше обычного. Куча послешкольных дел, как всегда. Проводить одну подругу, вторую... Все они жили по вектору Аниного маршрута домой, только ближе к школе. Потом взбрело в голову сделать крюк через любимый сад.
Сад встретил снежной тишиной. Ветер улёгся, потеплело до минус семи, и снег падал отвесно, хлопьями. Удивительно мало посетителей, обычно здесь всегда много народу. Большинство, понятно, катается с горки. Аня, может, прокатилась бы тоже,- с восторженным визгом и бесшабашной удалью; она умела лихо кататься на ногах, не теряя равновесия, - но именно сегодня не лежала душа.
Погода портилась. Неяркий день, белый и золотой, выцветал на глазах. Ощутимо теплело: пришёл циклон и вскоре хлынет на город оттепель с дождём, слякотью и грязью... Мороз, пусть даже слишком крепкий, не так страшен, как нулевая температура с ветром. Аня поспешила домой.
Ещё во дворе, при виде зелёной машины 'Водоканала' кольнуло нехорошим предчувствием. Подъезд встретил сырым нездоровым теплом, мышиным запахом, полумраком. Вверх по щербатой лестнице, вверх и направо... а в коридорчике непривычно светло от того, что - волки в небе сдохли!- вкрутили новую лампочку.
Аня вставила ключ, потянула на себя дверь. Навстречу ей хлынула бурая склизкая жижа...
... вверх по стояку лопнула труба...
... прорвало отопление.
Никого в квартирах не было. Горячие потоки текли, как хотели и куда хотели.
Больше всего Анечке было жаль свою картину, 'Юсуповский сад'. До боли жаль. До судорог.
Грязные потёки превратили волшебный мир в помойку. Высушить и закрасить... Не помогло. Сквозь слой краски проступали уродливые полосы. Они меняли всё! Меняли весь смысл картины, меняли улыбки снежных феечек на кривые оскалы, золотое зимнее солнце - на угрюмую полярную ночь. Чем больше правок вносилось, тем хуже становился нарисованный мир. Ничего не помогало, совсем ничего.
Пришла болезнь, из которой Аня выбиралась долго и трудно. Пока болела, испорченная картина перекочевала со стола за шкаф, сначала с глаз долой, а в перспективе и из квартиры вон. Но второй пункт в болезненной суете забыли исполнить...
Потом, после выздоровления, Аня о картине не вспомнила.
Перестала рисовать. Совсем. Переключилась на точные науки. И после окончания школы пошла учиться туда, куда, по общему мнению, девушки поступить не могут в принципе.
В Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, на программу 'Техническая физика'.
К тому времени семья съехала из центра в новостройку в Выборгском районе. Новый дом есть новый дом, что и говорить. Светлые стены, светлые окна. И сквозь те окна - не старые, в трещинах, стены дворового колодца, а громадный парк Сосновка, в котором так весело было кататься на велосипеде летом и ходить на лыжах зимой.
Старая квартира в центре города теперь сдавалась в аренду. Посуточно и помесячно. Любому, кто вызывал симпатию и мог заплатить. Неплохое подспорье при висящей на шее ипотеке...
***
Петербург хорош в белые ночи. А зимой город спит тяжким ледяным сном; изредка плеснёт на тот сон неярким, негреющим солнцем,- выглянет на пару часов из мутного неба светлый диск и исчезнет в струях метели...
Выломанный, растрескавшийся на морозе лёд в каналах, бледная Нева, застывшие над набережными дворцы и мосты... Есть, есть своё очарование и в этом сне, мрачная ледяная правда, секущая лицо стеклянным ветром мелких снежинок.
Но когда солнца не видишь месяцами, а зима длится, согласно известной шутке, девять месяцев в году, уж поневоле будешь считать дни и ждать, когда это всё закончится. Это. Всё.
Первую снежану Аня увидела в начальную зиму своего счастливого студенчества. Точно уже не вспомнить, в какой именно день, если только можно назвать днём зимнее безвременье, разбавленное разноцветными взблесками витрин. Шла по Невскому, метель вихрилась в свете фонарей и впереди плыла нечёткая полупрозрачная фигура ростом метра полтора, словно бы сотканная из струй позёмки и верхового снега. Полупрозрачная, но объёмная. Живая такая, реальная тёмная девочка. Обернулась через плечо, взглянула ледяными провалами глаз. Аня замерла, не донеся ногу до тротуара. Метельная девочка раздвинула губы в редкозубой улыбке, развернулась хищным, нечеловечески гибким движением и пошла, поплыла, полетела прямо на Аню, против ветра...
Аня шарахнулась. Шарахнулась прямо на проезжую часть. Подвернула ногу, упала. К счастью, автобус только начал движение от остановки, и потому не переехал ротозейку. Не успел. Воздух прошили 'тёплые' слова, выплеснутые эмоциями водителя. И снежана исчезла. Рассыпалась ворохом сверкающих снежинок, истаяла в морозном воздухе, медленно так истаяла, нехотя. Последней исчезла тёмная щербатая улыбка.
Аня поднялась и поспешила убраться. Конечно, убедила себя, что померещилось. Но отрезок Невского от Гостиного Двора до канала Грибоедова стал самым нелюбимым местом в городе. Аня избегала его...
Потом, уже возле университета, на Большой Морской, к концу января,- да, января!- Ане встретилась целая банда. Под фонарём, в метельной круговерти. Они танцевали вокруг фонаря, изгибаясь в немыслимых для человека позах и тьма вихрилась вокруг них живой голодной чернотой.
Аня влипла в стекло, жадно смотрела. Давно уже все разошлись на занятия, звали и Аню, дёргали за рукав. Она отмахивалась. Ну да, пропустит пару. Но досмотреть было куда важнее.
Лёгкий танец, ленты метели... Случайный прохожий в кольце хоровода. Снежаны тянулись следом, не размыкая кольца, и - танцевали, танцевали, танцевали. Человек уходил во тьму, растворяясь в призрачном сиянии.
Сердце частило. Аня знала, просто знала, внутренним чутьем, древним инстинктом, - знала и всё!- что попадаться в снежаний танец нельзя ни в коем случае. Но как пройти мимо и уцелеть, как? И она смотрела, стараясь понять, почему вымораживают одних, но оставляют в покое других. Раскланиваются перед ними и отступают с дороги. Почему?
Не сразу, но Аня поняла: снежаны остерегались курильщиков! Чего они боялись, табака или тепла? Тепла, разумеется, как любые твари холода. Конечно же, тепла!
Остаток дня Аня старательно училась курить.
***
Снежаны осмелели, если не сказать, обнаглели. Они водили вокруг фонарей жутковатые хороводы и фонари светились сквозь метель тусклым желтоватым свечением; снежаны выплясывали вокруг прохожих, и у тех со страшной необратимостью менялись лица. Аня не понимала, почему больше никто не видит тёмных фей, не слышит их и не чувствует.
Аня следила, следила, следила за улицей. Снежан не было. Может быть, та, увиденная накануне, забрела сюда случайно? Может, померещилась, в конце-то концов! Парк Сосновка расположен далеко от центра, снежаниного рассадника. Удачно семья тогда переехала...
Родители тихо говорили на кухне. Дверь неплотно прикрыли, слышно было хорошо. Понадеялись, что Аня спит. Она не спала. То есть, легла поначалу, потом не выдержала, вернулась к окну. Стала смотреть, не включая свет, на улицу. А родителям захотелось поговорить друг с другом за чашкой чаю...
Говорили понемногу обо всём. Обсудили конфликт на Ближнем Востоке и вероятность Третьей Мировой. Поругали погоду, вспоминая попутно, как с погодой обстояло раньше (намного лучше, чем теперь). Мама сказала о новорождённом внуке своей приятельницы, папа вспомнил, что его брат, Анин дядя Лёва, приглашал за город, в достроенную наконец-то сауну на своём участке... Потом упало имя,- Аня. Вполголоса, вполушёпотом - никотиновая зависимость, принять меры, центр избавления от...
Да. Факт, что дочка курит, возмущал папу с мамой до глубины души. И ругались, и говорили по душам, и выходили из себя,- было всё. Бросать Аня не собиралась: лишать себя защиты, сейчас прям, ищите дуру. Но объяснить, зачем и почему курит, не могла. Клинило, язык не поворачивался, лепетала что-то, что сердило близких до безумия. Ведь чувствовали, что им врут! Врать было нехорошо, стыдно, больно, но...
Но стоит только заикнуться о снежанах, как мама с папой сразу же бросятся названивать в клинику имени великого русского доктора Петра Петровича Кащенко... От огромной заботы, само собой. Родители Аню на свой лад любили, тут ничего не скажешь. Любили, только вот понимали не всегда.
Аня отлипла от окна, плюхнулась в кровать, укрылась одеялом. Взяла смартфон...
Кионофобия (хионофобия) - боязнь снега. Так это, если верить интернету, называлось. Наверное, есть в мире такие бедолаги, которых сам вид снежного покрова повергает в кому. Но Аню-то повергало в ужас другое! То, что видела почему-то только она одна.
Снежаны.
Скоро они заполонят весь город.
Аня чувствовала, знала, что так оно и будет, но что делать - не знала, это пугало её до икоты.
Аня действительно замечталась и утратила бдительность.
Порыв ледяного ветра ударил в лицо, едва не сбив с ног, содрал капюшон. Бесшумно и грозно надвинулось ледяное кукольное личико с раскосыми провалами глаз и щербатой улыбкой. Спина взлипла едким потом, бухнуло и заколотилось сердце, кожу стянуло. И где-то в самой глубине живой человеческий огонь начал задыхаться под гнётом обрушившегося на него ледяного холода.
Сигареты остались дома...
... зажигалка с одного щелчка не сработала, а со второго сведённые судорогой пальцы выронили спасение и оно кануло в сугроб безвозвратно...
... вскинула руки, защищая лицо, инстинктивно, смысла особого уже не было, ничего не было и, по всей видимости, уже не будет...
Пакет порвался.
Бутылки со звоном разбилась о невесть откуда взявшийся на расчищенном тротуаре камень. Пары спирта завились на морозе причудливым дымком.
Снежану сдуло мгновенно. Унесло вбок и назад. Ветер переменился?
Аня метнулась к своей парадной. Бежала, надсаживая лёгкие, из последних сил, и чувствовала, как гонится за нею непроглядная чернота, как скользят по морозным струям снежаны, протягивая свои метельные руки... и они уже почти схватили добычу, но толстая железная дверь безжалостно прищемила длинные паучьи пальцы.
Снаружи взвыло, загрохотало. Аня привалилась спиной к еле тёплому радиатору, жестоко задыхаясь. Пережитое скручивалось в животе тугими кольцами тошноты.
***
Немного успокоилась дома. Вскипятила чайник, заварила кофе. Долго держала горячую чашечку в оледеневших ладонях, пальцы никак не могли отогреться. Здесь, в привычном тепле, в уютном домашнем покое душа оттаивала медленной болью. Бормотал телевизор, оставленный включенным. Канал 'Звезда' ... Папа любил смотреть, иногда с ним за компанию смотрела и Аня. Попадались очень интересные передачи, почему бы не посмотреть.
Она вздрогнула. Папа любил. Почему об отце в прошедшем времени? Он ведь не... он ведь...
Какая чушь лезет в голову!
Принять горячий душ, сделать ещё кофе и - в постель, под тёплое одеяло...
Аня прошла в комнату, включила свет. С громким 'чпок' потухла лампочка. 'Чпок' - погасла вторая.
И в тёмной отчётливой тишине послышался звук. Тонкий стеклянистый звук бьющегося в окно метельного крошева.
Они - там. Снаружи. Ждут, когда ты выйдешь. Чтобы выпить всё тепло из твоей души и обратить пустую оболочку в призрак, питательную среду для новенькой снежаны. Они - ждут.
Аня дёрнула из кармана смартфон. Там, где появилась хотя бы одна снежана, непременно жди других. А мама с папой... они же... они...
- Абонент временно недоступен. Тир-ли-ли. Абонент временно недоступен. Тир-ли-ли. Абонент вре...
Ветер ударил в окно, и стекло не выдержало, лопнуло. Наверное, оно изначально было с изъяном, и экстремальные зимы год за годом готовили его к похоронам. Но разорвало его с таким грохотом, будто в окно всадили боевую ракету. Тьма потекла по стенам, тьма, отороченная вихрящимся мехом мелкого снега, и вслед за нею потянулись гибкие силуэты снежан, щерящих зубы в довольных улыбках.
Аня вылетела в коридор, захлопнула дверь. Подпёрла дверь стулом и телефонным столиком.
Долго сидела на кухне, поджав ноги. Выжгло все чувства, остался лишь животный, не поддающийся осмыслению ужас. Как легко и как просто снежаны ворвались в её дом, в её крепость! И они танцуют сейчас не только здесь, - по всему городу. Вымораживают души...
Сквозь ватную плотность страха начал постепенно просачиваться мир. Во вскрытой комнате выло и свистело. Капал недовёрнутый кран. Запустил цикл самоочистки старый холодильник. Тикали большие часы, делившие корпус с термометром и барометром; барометр показывал 'штормовое предупреждение'. По ногам тянуло ледяным сквозняком. Бубнил телевизор.
Телеканал 'Звезда', военно-исторический, ага. О Юсуповском дворце, о том, как убивали Распутина... о Первой мировой. Мелькнуло в видеоряде - знакомый дворец, до боли знакомый сад...
Память взорвало, картинки из прожитого высвечивались чётким рентгеном одна за другой.
Юсуповский сад и танцующие под фонарями снежные феечки...
....испорченная картина, болезнь, провал....
... снежаны.
Озарение как удар в лицо.
Картина!
Отчётливо вспомнился каждый штрих, каждая безнадёжная попытка оттереть, исправить, перерисовать!
Снежаны.
Вот они откуда берутся, вот что случилось с миром - дыра, пробой, источник злой зачарованной зимы: испорченная картина. Проклятая картина, она наверняка до сих пор лежит в старой квартире... где-нибудь в кладовке или за шкафом.
Аня засмеялась. Накрыло хохотом, и она смеялась, смеялась, смеялась. Она знала, как решить снежаний вопрос, вот в чём дело. И знание вскипало в крови волнами истеричной радости.
Лишь на Сенной площади Аня осознала толком, в какое дело ввязалась. От станции метро 'Сенная площадь' до старой квартиры в переулке Бойцова всегда ходили пешком... мимо Юсуповского сада...
Аня не посмотрела на часы, когда выходила из дома. Не посмотрела. Но вряд ли было утро или даже день. Скорее, вечер. Пока доехала до Сенной площади, тёмный вечер перетёк в мрак беспросветной ночи.
Редкие прохожие не поднимали голов. Вымороженные, лишённые души бедолаги. А снежаны роились под каждым фонарём. Свивались в клубки, распадались, собирались снова. Тянулись к живому, заглядывали в глаза, скалились щербатыми улыбками.
Их отпугивали тепло сигарет и спирт. Аня прихватила с собой всё, что нашла в доме - медицинский спирт в литровой баночке, коллекционную водку из папиного бара; в магазин и - тем более!- аптеку не пошла. Испугалась увидеть на лицах продавщиц снежаньи улыбки, а ещё толкнуло острым пониманием: времени мало, надо спешить.
Вот уж она спешила...
Знакомая ограда Юсуповского сада. В саду - мрак и тишина, даже фонари светят вполсилы. Только ветер рвёт железные ветви застывших деревьев, несёт мелкий, колючий, острый, как осколки стекла, ледяной снег. Штормовое предупреждение... Идти против ветра становилось всё труднее и труднее. Аня закрывала лицо шарфом, пригибалась, иногда разворачивалась и шла спиной вперёд, и от тяжелого отчаяния ей всё чаще казалось, что время и пространство застыли на месте, а ноги перебирают мёрзлый тротуар, не двигаясь с места.
Дом встретил гробовой тишиной. Ни одно окно не светилось. Заметённый двор явно давно не убирали, ноги проваливались по колено. Раздолбанная дверь парадной, колеблемая ветром, скрипела на одной петле. Живая картина свершившегося апокалипсиса.
Аня стояла, не в силах сдвинуться с места. Это вот здесь она жила когда-то. По этому двору носилась с подружками. Вон там, где торчат заржавленные остовы качелей, была детская площадка. А старый дуб не выдержал холодов, замёрз, высох и налетевший шквал переломил его надвое, обрушил на лавочки, занесённые по самые спинки. Чёрное небо едва угадывалось в квадрате старых, промороженных стен. С неба летел снег, и вместе с метелью летели снежаны. Клацали зубами едва ли не перед самым носом, дышали морозом, тянули чёрные руки... Жуткие твари, чтоб им сдохнуть! Какое счастье, что они боятся тепла и спирта, что они вообще хоть чего-то боятся.
Аня решительно придержала дверь.Тёмный провал коридора дохнул мёрзлым аммиаком, отсыревшими стенами, кислой вонью затхлого жилья. Ключ подошёл к замку; жильцы запоров не меняли. Их не было дома, ещё одна удача.
Аня щёлкнула выключателем. Свет не зажёгся. Ладно, ничего, в смартфоне есть фонарь... Она искала картину недолго. Просто почувствовала её, интуитивно, как чёрную дыру, всасывающую в себя тепло и исторгающую взамен ледяной холод. За шкафом, да.
Смела со стола всё, что там было, расстелила старый ватман, прижала уголки.
Пыль, время, сырость не добавили картине красоты. В нарисованном саду ,как и в реальном, танцевали снежаны... И исправить это можно было только огнём!
В окно ударило снежным зарядом так, что стены вздрогнули. Аня вскинула голову, и увидела мельтешение ощеренных рож и скрюченных пальцев. Ага, не нравится вам?! Нате, получите! Спиртом - на картину, зажигалку из кармана.
Щёлк, щёлк... Вхолостую. Зажигалка не сработала! Пустая?! Да нет, вот же уровень жидкости, проклятье, надо было взять спички... брумммм!
Окно разлетелось вдребезги. Сквозь него валила чернота, пронизанная белыми строчками метели, а за тьмой поспешали снежаны.
Щёлк... Огонёк вспыхнул! Он вспыхнул, и прыгнул на картину и сразу занялось синеватое трепещущее пламя. Аня плеснула водкой в снежан, они подались назад, но тут же попёрли буром снова, их уже ничто не пугало.
Вспышка - память выдрала откуда-то из совсем уже несмышленого детства песенку:
- Гори-гори ясно, чтобы не погасло, взглянь на небо, - птички летят, колокольчики звенят!
Огонь рванулся к потолку, будто в него плеснули бензином.
Аня захохотала и торжествующе запела вслух:
- Гори-гори ясно, чтобы не погасло, глянь на небо, птички летят, колокольчики звенят!
Огонь стрелял искрами, и вправду похожими на птичьи тени. Картина корчилась, съеживалась, таяла... Снежаны тянулись к огню, они и рады были бы сбежать, но огонь тянул их на себя, выжигал колдовскую наледь и отпускал на свободу их души.
Как вам нравится, у снежан, оказывается, были души! Тоненькие туманные полосочки, совсем уже маленькие, в ладонь, они вставали в хоровод вокруг огня и плясали, плясали, хлопали в ладоши, кланялись, благодарили за обретённую свободу и упархивали в окно, а на смену им приходили новые снежаны.
Аня смеялась хмельной радостью. Зло уходило из родного города, сгорало в волнах жаркого безумия, исчезало, обретая свободу, - навсегда...
Почудилось, или в языках пламени, взвившихся до потолка вправду что-то двигалось? Какое-то неуловимое, тонкое... силуэт девочки, женщины... Аня оборвала смех и вгляделась. Огненная дева не отвела пылающего взгляда. Протянула руку подружке, и вокруг Ани замкнулся пылающих хоровод.
Гори-гори ясно...
Хлестнуло леденящим осознанием: против одних боролась, на других напоролась.
- Не-ет! Не-ет! О Господи ты Боже мой, НЕЕЕЕЕТ!
Крик потонул в гудящей ярости вырвавшейся на свободу стихии.
***
Дом в переулке Бойцова полыхал всю ночь. Лишь под утро, силами нескольких пожарных расчётов, удалось погасить обезумевшее пламя. Чадило угаром, бедой, кое-где ещё тлело. Пожарник, уже садившийся в машину, вдруг заметил движение - тоненькие девичьи фигурки цвета бледного пламени, танцующие над останками дома. Сморгнул, и наваждение исчезло. Чего только не увидишь на работе - от усталости, от одурения угарного... Решительно захлопнул дверцу, сказал водителю:- 'Поехали'...
Красные машины медленно разворачивались, выруливая из узкого переулка навстречу ветреному рассвету. По улицам лавиной нарастал барабанный стук капели.